"Медицинский вестник" 24.10.2008. Выпуск №33

Представляем нового директора Института трансплантологии и искусственных органов (ФГУ "НИИТ и ИО") Минздравсоцразвития России, члена-корреспондента РАМН Сергея Владимировича Готье, полгода назад сменившего на этом посту ушедшего из жизни академика В.И. Шумакова. У выпускника 1-го Московского медицинского института им. И.М. Сеченова до его нового назначения в трудовой книжке значилось лишь одно место работы — Российский научный центр хирургии им. академика Б.В. Петровского РАМН. Там восемнадцать лет назад С.В. Готье впервые в стране успешно пересадил больному печень. Трансплантология стала делом его жизни.

— Вероятно, не просто оказаться в кресле руководителя вслед за такой личностью, как Шумаков?
 
— Несомненно! Мне еще повезло: основные направления в трансплантологии в институте уже были сформированы, и ни на день работа над ними не прекращалась. Но жизнь не стоит на месте. И каждый  новый руководитель, как известно, привносит что-то свойственное его представлениям и пристрастиям. Тем не менее, какие бы шаги я ни предпринимал, меня постоянно сопровождает мысль, а как бы к ним отнесся Валерий Иванович Шумаков.
 
— Вы предвосхитили следующий мой вопрос: что в роли директора вы успели внести в деятельность института?
 
— Наверное, прежде всего стоит отметить, какие сложившиеся направления продолжают жить и развиваться. В первую очередь -  это хирургия сердца, включающая широкий арсенал современных возможностей его лечения — от замены клапанов и имплантации устройств, заменяющих работу левого желудочка, до трансплантации донорского сердца, венца кардиохирургии. Второе традиционное для института направление — пересадка почек и печени. Но если до последнего времени трансплантологи имели дело исключительно с трупными органами, то нынче стали пересаживать печень, прежде всего детям, и от живых доноров — родителей, ближайших родственников. Это та область трансплантологии, которая мне особенно близка и в которой на базе Научного центра хирургии им. академика Б.В. Петровского удалось достичь определенных успехов. В последние годы такого рода операции стали делать даже младенцам при врожденной билиарной атрезии. За пять месяцев моей работы в институте уже произведено десять подобных уникальных пересадок детишкам до года.
 
— Насколько мне известно, в РНЦХ вы пересаживали долю печени не только детям, но и взрослым. Продолжаете ли делать эти операции?
 
— Разумеется. Добавлю, что еще лет десять назад такого рода вмешательства взрослым нигде вообще не производились. Мы начали пересаживать правую долю печени и доказали, что такая щадящая для живого донора трансплантация оправдана и для реципиента. Вслед за нами эта методика распространилась по миру. К слову, сразу после нашей с вами встречи меня ждет 14-летняя девочка весьма крупной комплекции, которой я пересажу правую долю печени. Ее донор — двоюродный дядя.
 
— Это вовсе представляется подвигом. Одно дело, когда на такое идут родители, но двоюродный дядя...
 
— Тем выше ответственность трансплантологов. Донор ложится на операцию по изъятию части печени здоровым, и это здоровье надо ему сохранить. Приходится учитывать все факторы риска. А то, что у нас среди доноров-родственников нет летальности и тем более осложнений (надеюсь, и не будет!), подтверждает правильность принятой тактики.
 
— А каков эффект пересадки больному правой доли печени?
 
— Послеоперационная летальность — 2%, пятилетняя выживаемость превышает 90%. Только это не повод для головокружения от успехов. Показатели свои мы продолжаем улучшать.
 
— Знаю, что Валерий Иванович Шумаков вынашивал идею пересадки донорского легкого. Насколько близка она к реализации?
 
— Мы намерены внедрить эти операции. Институту они вполне по силам. Но и тут рубить с плеча нельзя. Дело в том, что реаниматологи городских больниц, куда попадают потенциальные доноры, далеко не всегда умеют у больного в терминальном состоянии поддерживать нормальный гемостаз, сохранять жизнеспособность легких. А врачи обязаны до последней минуты его жизни и даже после того, как мозг перестает функционировать, поддерживать искусственную вентиляцию легких. Поэтому собираемся укреплять контакты с реаниматологами московских скоропомощных больниц на предмет внедрения единой с ними идеологии донорства. Это большая и непростая организационная задача.Надо признать саму специальность трансплантолога. В номенклатуре врачебных профессий она пока не значится.
 
— А как нынче обстоят дела с поступлением донорских органов?
 
— По сравнению с трехлетним кризисом, вызванным неоправданными обвинениями в адрес реаниматологов московской больницы № 20, надолго перекрывшим нам кислород, ситуация улучшилась. Получаем мы органы через городской координационный центр органного донорства. В основном речь идет о почках. Но дефицит их все же велик. Ведь в Москве почки пересаживают еще в четырех медицинских центрах. А вот с донорскими сердцами и вовсе беда, хотя ждут их в основном только в нашем институте. Далеко не каждое сердце по целому ряду параметров подходит больным, занесенным в лист ожидания. Достаточно отметить, что последнюю трансплантацию удалось произвести месяца два назад.
 
— Понимаю, что так называемые искусственные сердца — паллиатив. Тем не менее в мире их широко применяют. У нас же каждая такого рода имплантация — событие, о котором трубят все средства массовой информации.
 
— Вы несколько утрируете. Мы за последнее время произвели ряд подобных операций и считаем, что они уже вошли в нашу практику. Не далее как несколько дней до нашей встречи молодому человеку из Смоленска имплантировали “искусственное сердце”, взявшее на себя работу его левого желудочка. Без этой экстренной помощи весьма сомнительно, был бы он сегодня среди нас. Теперь, по крайней мере, без риска для жизни может ожидать донорского сердца. Только приходится учитывать, что такого рода отечественных спасительных комплексов у нас пока нет.
 
— Сколько лет я уже слышу, что во вверенном вам институте ведутся разработки по созданию “искусственного сердца”. Когда же они, наконец, увенчаются успехом?
 
— Насколько мне удалось разобраться, уже создана модель, достойная быть запущенной в опытное производство. Только дальнейшая ее судьба связана с немалыми организационными и финансовыми сложностями. Так или иначе, на полпути мы останавливаться не собираемся.
 
— Я обратила внимание, какими энергичными темпами ведется строительство нового корпуса. Его ввод, надо думать, расширит возможности института.
 
— Коечный фонд увеличится почти вдвое. Но это вопрос не столь близкого будущего, ибо с окончанием строительства начнется капитальная реконструкция того здания, в котором мы сегодня работаем.
 
— Разрешите, Сергей Владимирович, задать вам несколько вопросов, относящихся также к дальнейшему становлению в России трансплантации органов. Где помимо Москвы и Санкт-Петербурга развивается эта область медицины?
 
— Процесс, как любят у нас говорить, пошел. В Екатеринбурге пересаживают почки, сердце, начали работать с донорской печенью, в Новосибирске специализируются на трансплантации сердца, в Иркутске, Самаре, Саратове — на почках, в Белгороде — на печени (может, я что-то и упустил). И появление каждого нового подразделения в области трансплантологии — это событие. В идеале, считаю, они должны создаваться во всех крупных административных центрах. Меня только настораживает, что пока их развитие во многом зависит не от политики здравоохранения, а от личной заинтересованности губернатора или мэра.
 
— Вы уже отметили, что в таком тонком деле, как трансплантология, должна властвовать единая идеология. А для этого, очевидно, в стране должен быть утвержден федеральный координационный центр, осуществляющий всю полноту организационно-методических функций вплоть до выдачи лицензий на право забора донорских органов и их пересадку.
 
— Полностью разделяю вашу точку зрения. Но прежде надо признать саму специальность трансплантолога. В номенклатуре врачебных профессий она пока не значится. При этом, как ни парадоксально, академик В.И. Шумаков де-факто считался главным трансплантологом России, и уже действуют несколько вузовских кафедр трансплантологии. Одна из них — на базе нашего института.
 
— А кто он, трансплантолог? Хирург, непосредственно осуществляющий пересадку органа? Терапевт, готовящий пациента к такого рода операциям? Реаниматолог, выхаживающий больного после них?
 
— Все они трансплантологи. Трансплантология — это общее дело врачей разных специальностей, занятых заготовкой и пересадкой органов. Похоже, в Минздравсоцразвития РФ близки к легализации этой специальности. А уж вслед за тем можно будет думать об учреждении головного центра в области трансплантологии. Полагаю, многие из упомянутых здесь проблем прозвучат и на очередном Всероссийском съезде трансплантологов, который состоится в Москве 9—10 ноября сего года.
 
Беседовала Марина МЕЛКОНЯН; Фото Олега КИРЮШКИНА